Читать интересную книгу Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая - Александр Бушков

– Я? – с простодушной улыбкой переспросил д’Артаньян. – Я – шевалье де Лэг из Парижа, путешествую по своим делам…

– И у вас есть документы?

– Да, конечно… – сказал д’Артаньян. – Впрочем, нет… Они остались у моего слуги, одному богу ведомо, где этот болван сейчас шляется…

– Где вы остановились?

Не стоило, пожалуй что, наводить их на "Зваарте Зваан" – там уже мог побывать Атос или кто-то из заговорщиков. Д’Артаньян сокрушенно сказал:

– Не помню названия… Простите великодушно, но вашего языка я не знаю и не помню, как это название звучит… Запамятовал. Такая большая гостиница, в три этажа, с вывеской и трактиром внизу…

– Очень точное описание, – фыркнул бальи. – У нас в городе, знаете ли, много гостиниц в три этажа и с трактиром внизу… Значит, у вас нет бумаг, а названия гостиницы вы не помните… А знаете что? У нас, в Нидерландах, есть масса приспособлений, позволяющих освежить память даже самым рассеянным. У нас есть дыба, раскаленное железо, кнут, стол для растягивания… что там еще, Ван Бекелар?

– Воронки, чтобы лить воду в глотку ведрами, – с неприятной улыбкой добавил тот. – Тиски для пальцев рук и ног… Наши судейские различают пять степеней пытки, но могу вас заверить, незнакомец, что уже первая не содержит ничего приятного… А слышали ли вы о наших казнях? Мы нимало не отстаем от остальной Европы, вы не в каком-нибудь захолустье, а во вполне передовой стране! У нас привязывают к стулу и обезглавливают ударом сабли, сжигают живьем, закапывают опять-таки живьем, топят в бочке… Ну, и вешают, конечно, как же без этого… Вы не могли не видеть виселицы, через какие бы ворота ни въехали в Зюдердам, – они у нас возле каждых ворот стоят…

– Да, я обратил внимание, – кивнул д’Артаньян. – Там еще болтались какие-то бедолаги, так что свободных крюков вроде бы не было…

– Ничего, – пообещал младший бальи. – Для вашей милости, так и быть, мы крюк освободим… Хотите познакомиться с магистром высоких дел?

– Это еще кто?

– В других странах этого господина вульгарно именуют палачом. Но вы в Нидерландах, незнакомец, здесь население тяготеет к высокому решительно во всем… У нас – магистр высоких дел. Этот господин славно умеет выкалывать глаза, брать щеки клещами, протыкать язык раскаленным железом, клейма класть…

Оба они старались произвести грознейшее впечатление. Но д’Артаньян, хотя и очутился в прескверной ситуации, падать духом отнюдь не торопился. "Комедианты, – подумал он с оттенком презрения. – Шуты гороховые. Видывал я такие ухватки! Я, господа мои, чуть ли не все парижские тюрьмы посетил, за исключением разве что Бастилии, меня и почище пугали. Незнакомы вы с парижскими полицейскими комиссарами, вот где людоеды! А вы по сравнению с ними – щенки писючие!"

– Господа, – сказал он вслух. – Я слыхивал о пресловутом нидерландском гостеприимстве, но такого, право, все же не ожидал… Бога ради объясните, отчего вы намерены ко мне применить все эти премилые выдумки?

– Потому что вы – испанский шпион, – сурово сказал старший бальи.

– Я? – изумился без наигрыша д’Артаньян. – Вот уж навет, клянусь…

Он хотел было поклясться чем-то католическим, но вовремя вспомнил, что в протестантской стране это не только не поможет, но еще более укрепит их в подозрениях.

– Я – испанский шпион? – продолжал он, от души рассмеявшись. – Да кто вам сказал такую глупость?!

– У нас верные сведения, – многозначительно произнес старший бальи. – Советую вам сознаться самому, не доводя до печального знакомства с магистром высоких дел. Это, безусловно, смягчит вашу участь и сделает нас с вами добрыми друзьями… Мы умеем ценить искреннее раскаяние совсем еще молодого человека, которого запутали в свои сети какие-нибудь злокозненные иезуиты…

"Пой, соловей, пой! – подумал д’Артаньян. – Эти полицейские штучки мне насквозь знакомы, их на мне такие прохвосты пробовали, что не чета вам! Одно и то же, даже скучно…"

– Господа, – сказал он решительно. – Вы тут давеча упоминали, что ничем не отличаетесь от всей Европы и даже кое в чем ее превосходите. Что вы – передовая страна… Черт возьми, но ведь в приличных странах так с путешественниками не поступают! Если я чей-то там шпион, приведите свидетелей, которые меня уличат, или предъявите какие-нибудь убедительные доказательства…

Он зорко следил за выражением лиц этой парочки – и подметил, что в быстром взгляде, коим они обменялись, определенно присутствовала некая растерянность, отчего душа д’Артаньяна мгновенно возликовала: есть такая уверенность, что нет у них ни надежных свидетелей, ни весомых улик! Общими фразами пугают пока что…

– Так в чем же мое преступление, господа, объясните? – воскликнул д’Артаньян, решив, что сейчас самая пора перейти в наступление. – Кто и в чем меня уличает? Что я сделал? Укрепления изучал? Пушки в арсенале считал? Секреты выведывал? Совращал какого-нибудь доброго протестанта перейти в лоно этой поганой римской церкви?

При последних его словах оба вновь переглянулись, но уже с совершенно другим выражением лиц. Развивая успех, д’Артаньян продолжал уверенно:

– Или у вас все-таки есть свидетели, уличающие меня в одном из этих гнусных преступлений, а то и всех сразу? Приведите хоть одного, вдруг я при его виде дрогну и раскаюсь? Молчите?

– Подождите, – неуверенно сказал старший бальи. – Вы так верно сказали о римской церкви… Надо ли понимать, сударь, так, что вы – протестант?

Д’Артаньян саркастически рассмеялся:

– А кто же я, по-вашему?! Мерзкий католик? – Вовремя вспомнив, что в качестве доказательства ему могут устроить экзамен по каким-нибудь гугенотским тонкостям, в которых он не разбирался нисколечко, гасконец спешно добавил: – К великому моему сожалению, протестант я по молодости лет нерадивый, ни одной молитвы толком не помню, не разбираюсь, откровенно говоря, в богословских хитросплетениях, но на то богословы есть… Главное-то – я убежденнейший протестант, и точка! Да я… я…

У него вдруг – как всегда бывало с д’Артаньяном в минуты нешуточной опасности – родился в голове великолепный план. Точнее, пришли на ум воспоминания об устроенной в Менге проказе. Не колеблясь, д’Артаньян размашистыми шагами прошел к ближайшему окну, повернулся в профиль и, постояв так некоторое время безмолвно, громко спросил:

– Вам не кажется, что я похож на своего отца?

– Ну… – растерянно промолвил старший бальи. – Всякий похож на своего отца – и я, и Ван Бекелар, как говорят…

– Тут все дело в том, какой отец, – грустно признался д’Артаньян. – Неужели не замечаете? Странно, мне многие говорили… Тут все дело в том, какой отец, господа! Я – сын великого государя Генриха Четвертого! Присмотритесь хорошенько. Охотно допускаю, что вы не видели его вживую, но монеты-то с его незабываемым профилем не могли не видеть! Присмотритесь ко мне как следует, говорю я вам!

И застыл, горделиво выпрямившись, так что бьющее в окно солнце освещало его профиль во всей красе.

Старший бальи что-то быстро проговорил младшему по-голландски – для д’Артаньяна, не владевшего здешним языком, это звучало как нечто похожее на "бре-ке-ке-кекс".

– Бре-ке-ке-кекс… – произнес младший и сломя голову выбежал из комнаты.

Он почти сразу же вернулся, неся что-то перед собой в сжатом кулаке. Передал этот предмет начальнику – д’Артаньян уголком глаза рассмотрел монету.

Держа ее перед собой двумя пальцами вытянутой руки, старший бальи принялся сосредоточенно водить головой вправо-влево, глядя то на монету, то на д’Артаньяна, с гордым видом скрестившего руки на груди.

Вскоре оба вновь затянули свое "бре-ке-ке-кекс". Не разбирая ни слова, но чуя в интонациях удивление, растерянность, ошеломление – и даже, о радость, некоторое почтение! – д’Артаньян победительно улыбнулся.

И громко произнес, не глядя на них:

– Вы убедились, господа мои? Странно, что не заметили раньше столь очевидного сходства…

– Это так неожиданно… – произнес старший бальи.

– Да уж, я думаю, – сказал д’Артаньян, возвращаясь к столу и бесцеремонно усаживаясь в одно из кресел. – Вы тоже можете сесть, господа, давайте без церемоний… Как вы, должно быть, прекрасно понимаете, я – незаконный сын. Истина требует уточнить, что подобных сыновей у моего великого отца было, как вам, должно быть, известно, превеликое множество… но разве это, черт побери, что-либо меняет? Коли в моих жилах течет та же кровь великого короля, что и у раззаконнейших сыновей! Не законный, но родной! Батюшка меня любил по-настоящему, я помню его ласковые руки и орлиный взор…

– Значит, вы изволите быть протестантом? – осторожно спросил старший бальи, уже совершенно переменившись в лице, – он явно не представлял себе, как держаться со столь неожиданным визитером и что в таком случае следует предпринять.

– Ну конечно, я же говорил, – сказал д’Артаньян уверенно. – Я вырос в… в Лимузене, в старинной и знатной гугенотской семье, мы, бывало, за стол не садились, не оплевав предварительно портрет римского папы…